«Котяра! А, ну, слезай!»
Сидя в кабинете, погруженная в работу над очередным переводом, слышу вопли Алессандры, моего второго чада, обрушившуюся на бывшего представителя кошачей бедноты, а теперь короля домашнего дивана.

За окном застенчивое солнце согревает пустоту этого дня в отсутствие Джорджо, старшего сына и уже настоящего мужчины, отважного, ласкового, трогательного, уехавшего учиться в университет.

Кто бы мог подумать, что его отсутствие причинит столь неожиданно острую боль. Не знаю, появилась ли она от уверенности, что птенец выпорхнул из гнезда, и жизнь никогда не будет прежней, или от обычной тревоги за вереницу лет, проносящихся мимо со скоростью света. И от сомнений, что я не насладилась ими, не любила и не вырастила их так, как должна была. Как могла бы.

Алессандра сразу же освоилась с новой ролью единственного ребенка, ролью, являвшейся предметом ее вожделений все 16 лет, а теперь ставшей только ее, по крайней мере до приезда старшего брата на каникулы.

Ее настроение меняется от удовлетворения завоеванной властью над мамулей и папулей до одиночества неосознавшего, насколько сильно любила своего брата, человека. И кто сейчас поможет ей с латинским? Что еще важней, кто одолжит ей сотовый, когда на ее карточке не останется ни гроша?

Слышу, как приближаются чьи-то шаги, как ворчит кот Марлон... «Мамочка, ты видела, какой он милашка? Послушай, ведь твой сотовый тебе сейчас совсем не нужен?»

Алессандра-то выход нашла. И Марлон, устроившись на ее руках, смотрит на меня многозначительным взглядом.

«Котище! Брысь!»
Сидя в кабинете и погрузившись в свои бесконечные переводы, слышу крики Александры, моей младшей, ругающей Марлона, приблудного котяру, который удобно устроился на семейном диване.

На улице робкое сентябрьское солнце пытается согреть пустоту, оставшуюся после Джорджо, моего старшего, уже мужчины, уехавшего в университет: безрассудного, нежного, трогательного.

Ну кто бы мог сказать, что его отъезд будет ранить такими незаслуженными ранами? Может быть, виновата горькая уверенность в том, что вот – он улетел и жизнь теперь никогда не будет, как раньше, а может быть просто уныние от того, что годы проходят, как вспышки молнии в летнюю грозу. Или сомнение в том, так ли я им радовалась, так ли я их любила, так ли я их растила, как было нужно. Как я могла бы.

Александра сразу же освоилась с новой ролью единственного ребенка, ролью, о которой она мечтала 16 лет и вот теперь сбылось, по крайней мере, до возвращения “большого брата” на каникулы.

Ее настроение колеблется между удовлетворением от окончательного подчинения себе мам и пап, и чувством одиночества от осознания того, насколько же она любит брата. Кто ей теперь объяснит латынь? А что еще важнее – кто одолжит ей мобильник, когда ее собственный будет на нуле?

Слышу приближающиеся шаги, недовольное мяукание кота Марлона … «Мамочка, посмотри, какой милый? Послушай, но ведь тебе твой мобильник именно в этот момент не нужен?»

Вот Александра, та нашла выход. И Марлон на ее руках уставился на меня ясным взглядом.